…
«– Так! – разозлилась [врач] и закричала, повернувшись к двери: «Мамаша! Войдите!»
Тут же в кабинет влетела мама.
– Что случилось? – испуганно спросила она.
– Я не могу тратить столько времени на вашего мальчика! – звонко произнесла врачиха, приняв величественную позу. – Или он сейчас же откроет рот, или я отправляю вас на наркоз!
Мама подошла ко мне.
– Послушай, – тихо прошептала она, – чего ты хочешь? Ты хочешь, чтобы я сошла в могилу?
Я медленно, не открывая рта, покачал головой.
– А если бы ты был партизаном? – спросила мама. – Что же, ты бы сразу во всем признался, не выдержав пыток?
Но я снова отрицательно покачал головой, начисто отвергая такие нелепые предположения.
– Хорошо, – угрожающе сказала она. – Сейчас мы уйдем отсюда. И пойдем в милицию оформлять документы. Такой сын мне не нужен.
Я заплакал. Страх перед оформлением неведомых документов оказался сильнее страха перед врачихой и бормашиной. Сложившись вместе, оба этих страха вызвали теплую волну слез, она шла из горла, с равномерными истошными всхлипами.
– Ну вы уж совсем, мамаша, – недовольно сказала врачиха. – Так тоже нельзя… Ты чего расхныкался? Скажи, чего хочешь, мамка тебе то и купит. <…
– ХОЧУ ЗАЙЦА!..
– Хорошо, – сказала мама. – Я куплю его тебе сегодня.
И быстро вышла.
…Мне быстро вынули зуб.
Мы зашли в большой универмаг, и мама, вытряхнув из кошелька почти все деньги, купила мягкого большого зайца с черными блестящими пуговками глаз и нежно-розовыми атласными вкладышами в серых мохнатых ушах…»
