Бердяев ясно понимал: «Торжество буржуазного духа привело в XIX и XX веках к ложной механической цивилизации, глубоко противоположной всякой культуре подлинной». И это относится не только к массовой культуре, но и к так называемой элитарной. Например, научное творчество стало коллективным, обезличенным, зависящим от исследовательской техники и – что весьма существенно – от источника финансирования. Какая уж тут свобода! Современный ученый или философ на долгом пути обучения находится под мощным прессом общепризнанных (но не обязательно верных) научных теорий и замкнут в системе определенной научной школы.
Со времен Бердяева отчетливо проявила себя механизация области жизни. На огромных территориях городов и мегаполисов, промышленных и сельскохозяйственных районов, горных разработок и водохранилищ живая природа либо резко подавлена, либо замещена техникой и продуктами ее деятельности. Стала очевидна технизация биосферы, переход ее в иное состояние, которое с полным правом следует именовать ТЕХНОСФЕРОЙ. Вхождение машин в жизнь человеческих обществ, по мнению Бердяева, есть явление не только глобальное, но и космическое: «Поразительные успехи физики и основанной на ней техники» раскрыли неведомые силы природы, «которых не было в мире».
Русский философ, ясно сознавая мертвящую мощь машин, оценивал их роль достаточно объективно: «Техника есть обнаружение силы человека, его царственного положения в мире, она свидетельствует о человеческом творчестве и изобретательности и должна быть признана ценностью и благом». Наступила эра техники – со всеми ее достижениями, трагедиями, противоречиями. «Создается новая Земля. Бог ждет от человека высшей свободы, свободы восьмого дня творения».
И вновь – парадокс. Преобразователь природы подпадает под власть созданной им искусственной (техногенной) среды обитания. Наделяя активностью мертвую материю, технику, он сам невольно подчиняется и уподобляется ей. Переставая быть образом и подобием Божиим, человек приобретает образ и подобие машины.
«Иногда представляется такая страшная утопия, – фантазировал он. – Настанет время, когда будут усовершенствованы машины, которыми человек мог бы управлять миром, но человека больше не будет. Машины сами будут действовать в совершенстве и достигать максимальных результатов. Последние люди сами превратятся в машины, но затем и они исчезнут за ненадобностью и невозможностью для них органического дыхания и кровообращения… Природа будет покорна технике. Новая действительность, созданная техникой, останется в космической жизни. Но человека не будет».
